Войны 1941-1945 годов хватает драматических, трагических страниц. Одним из самых страшных была блокада Ленинграда. Кратко говоря, это история настоящего геноцида горожан, который растянулся едва не до самого конца войны. Давайте еще раз вспомним, как все это происходило.
Наступление на «город Ленина»
Наступление на Ленинград началось сразу же, в 1941 году. Группировка немецко-финских войск успешно продвигалась вперед, взламывая сопротивление советских частей. Несмотря на отчаянное, ожесточенное сопротивление защитников города, уже к августу того же года все железные дороги, которые связывали город со страной, были перерезаны, в результате чего основная часть снабжения оказалась нарушена.
Так когда началась блокада Ленинграда? Кратко перечислять события, которые этому предшествовали, можно долго. Но официальной датой считается 8 сентября 1941 года. Несмотря на жесточайшие по своему накалу бои на подступах к городу, «с наскока» взять гитлеровцы его не смогли. А потому 13 сентября начался артиллерийский обстрел Ленинграда, который фактически продолжался всю войну.
У немцев был простой приказ относительно города: стереть с лица земли. Все защитники должны были быть уничтожены. По другим сведениям, Гитлер просто опасался того, что при массированном штурме потери немецких войск будут неоправданно высоки, а потому и отдал приказ о начале блокады.
В общем, суть блокады Ленинграда сводилась к тому, чтобы “город сам упал в руки, подобно созревшему плоду”.
Сведения о населении
Нужно помнить, что в блокированном городе на тот момент оставалось не менее 2,5 миллиона жителей. Среди них было около 400 тысяч детей. Практически сразу начались проблемы с пропитанием. Постоянный стресс и страх от бомбежек и обстрелов, нехватка медикаментов и продовольствия вскоре привели к тому, что горожане стали умирать.
Было подсчитано, что за все время блокады на головы жителей города было сброшено не менее сотни тысяч бомб и около 150 тысяч снарядов. Все это приводило как к массовым смертям мирного населения, так и к катастрофическим разрушениям ценнейшего архитектурного и исторического наследия.
Самым тяжелым оказался первый год: немецкой артиллерии удалось разбомбить продовольственные склады, в результате чего город оказался практически полностью лишенным запасов продуктов питания. Впрочем, существует и прямо противоположное мнение.
Дело в том, что к 1941 году количество жителей (зарегистрированных и приезжих) насчитывало порядка трех миллионов человек. Разбомбленные бадаевские склады просто физически не могли вместить такое количество продуктов. Многие современные историки вполне убедительно доказывают, что стратегического запаса на тот момент вовсе не было. Так что даже если бы склады не пострадали от действий немецкой артиллерии, это отсрочило наступление голода в лучшем случае на неделю.
Кроме того, буквально несколько лет назад были рассекречены некоторые документы из архивов НКВД, касающиеся предвоенного обследования стратегических запасов города. Сведения в них рисуют крайне неутешительную картину: “Сливочное масло покрыто слоем плесени, запасы муки, гороха и прочих круп поражены клещом, полы хранилищ покрыты слоем пыли и пометом грызунов”.
Неутешительные выводы
С 10 по 11 сентября ответственные органы произвели полный переучет всего имевшегося в городе продовольствия. К 12 сентября был опубликован полный отчет, согласно которому в городе имелось: зерна и готовой муки примерно на 35 дней, запасов круп и макаронных изделий хватало на месяц, на этот же срок можно было растянуть запасы мяса.
Масел оставалось ровно на 45 дней, зато сахара и готовых кондитерских изделий было припасено сразу на два месяца. Картофеля и овощей практически не было. Чтобы хоть как-то растянуть запасы муки, к ней добавляли по 12% размолотого солода, овсяной и соевой муки. Впоследствии туда же начали класть жмыхи, отруби, опилки и размолотую кору деревьев.
Как решался продовольственный вопрос?
С первых же сентябрьских дней в городе были введены продовольственные карточки. Все столовые и рестораны были сразу же закрыты. Скот, имевшийся на местных предприятиях сельского хозяйства, был тут же забит и сдан в заготовительные пункты. Все корма зернового происхождения были свезены на мукомольные предприятия и перемолоты в муку, которую впоследствии использовали для производства хлеба.
У граждан, которые во время блокады находились в больницах, из талонов вырезали пайки на этот период. Этот же порядок распространялся на детей, которые находились в детских домах и учреждениях дошкольного образования. Практически во всех школах были отменены занятия. Для детей прорыв блокады Ленинграда был ознаменован не столь возможностью наконец-то поесть, сколько долгожданным началом занятий.
В общем-то, эти карточки стоили жизней тысячам людей, так как в городе резко участились случаи воровства и даже убийств, совершаемых ради их получения. В Ленинграде тех лет были нередкими случаи налетов и вооруженных ограблений булочных и даже продовольственных складов.
С лицами, которых уличали в чем-то подобном, особо не церемонились, расстреливая на месте. Судов не было. Это объяснялось тем, что каждая украденная карточка стоила кому-то жизни. Эти документы не восстанавливались (за редчайшими исключениями), а потому кража обрекала людей на верную смерть.
Настроения жителей
В первые дни войны мало кто верил в возможность полной блокады, но готовиться к такому повороту событий начали многие. В первые же дни начавшегося немецкого наступления с полок магазинов было сметено все мало-мальски ценное, люди снимали все свои сбережения из Сберкассы. Опустели даже ювелирные магазины.
Впрочем, начавшийся голод резко перечеркнул старания многих людей: деньги и драгоценности тут же обесценились. Единственной валютой стали продовольственные карточки (которые добывались исключительно путем разбоя) и продукты питания. На городских рынках одним из самых ходовых товаров были котята и щенята.
Документы НКВД свидетельствуют, что начавшаяся блокада Ленинграда (фото которой есть в статье) постепенно начала вселять в людей тревогу. Изымалось немало писем, в которых горожане сообщали о бедственном положении в Ленинграде. Они писали, что на полях не осталось даже капустных листьев, в городе уже нигде не достать старой мучной пыли, из которой раньше делали клей для обоев.
К слову говоря, в самую тяжелую зиму 1941 года в городе практически не осталось квартир, стены которых были бы оклеены обоями: голодные люди их попросту обрывали и ели, так как другой еды у них не было.
Трудовой подвиг ленинградцев
Несмотря на всю чудовищность сложившегося положения, мужественные люди продолжали работать. Причем работать на благо страны, выпуская немало образцов вооружения. Они даже умудрялись ремонтировать танки, делать пушки и пистолеты-пулеметы буквально из «подножного материала». Все полученное в столь сложных условиях вооружение тут же использовалось для боев на подступах к непокоренному городу.
Но положение с продуктами питания и медикаментами осложнялось день ото дня. Вскоре стало очевидно, что только Ладожское озеро может спасти жителей. Как же связано оно и блокада Ленинграда? Кратко говоря, это знаменитая Дорога жизни, которая была открыта 22 ноября 1941 года. Как только на озере образовался слой льда, который теоретически мог выдержать груженные продуктами машины, началась их переправа.
Начало голода
Голод приближался неумолимо. Уже 20 ноября 1941 года норма хлебного довольствия составляла всего лишь 250 граммов в день для рабочих. Что же касается иждивенцев, женщин, детей и стариков, то им полагалось вдвое меньше. Сперва рабочие, которые видели состояние своих родных и близких, приносили свои пайки домой и делились с ними. Но вскоре этой практике был положен конец: людям было приказано съедать свою порцию хлеба непосредственно на предприятии, под присмотром.
Вот так проходила блокада Ленинграда. Фото показывают, насколько же были истощены люди, которые на тот момент находились в городе. На каждую смерть от вражеского снаряда приходилась сотня людей, которые умерли от страшного голода.
При этом нужно понимать, что под “хлебом” в этом случае понимался небольшой кусок клейкой массы, в которой было намного больше отрубей, опилок и прочих наполнителей, нежели самой муки. Соответственно, питательная ценность такой пищи была близка к нулевой.
Когда был осуществлен прорыв блокады Ленинграда, люди, впервые за 900 дней получившие свежий хлеб, нередко от счастья падали в обморок.
В довершение всех проблем полностью вышла из строя система городского водоснабжения, в результате чего горожанам приходилось носить воду из Невы. Кроме того, сама зима 1941 года выдалась на редкость суровой, так что медики просто не справлялись с наплывов обмороженных, простывших людей, иммунитет которых оказался неспособен противостоять инфекциям.
Последствия первой зимы
К началу зимы хлебная пайка была увеличена почти вдвое. Увы, но этот факт объяснялся не прорывом блокады и не восстановлением нормального снабжения: просто к тому времени половина всех иждивенцев уже погибла. Документы НКВД свидетельствуют о том факте, что голод принял совершенно невероятные формы. Начались случаи людоедства, причем многие исследователи считают, что официально было зафиксировано не более трети из них.
Особенно плохо в то время приходилось детям. Многие из них были вынуждены подолгу оставаться одни в пустых, холодных квартирах. Если их родители умирали от голода на производстве или же в случае их смерти при постоянных обстрелах, дети по 10-15 дней проводили в полном одиночестве. Чаще всего они также умирали. Таким образом, дети блокады Ленинграда многое вынесли на своих хрупких плечах.
Фронтовики вспоминают, что среди толпы семи-восьмилетних подростков в эвакуации всегда выделялись именно ленинградцы: у них были жуткие, уставшие и слишком взрослые глаза.
Уже к середине зимы 1941 года на улицах Ленинграда не осталось кошек и собак, даже ворон и крыс практически не было. Животные уяснили, что от голодных людей лучше держаться подальше. Все деревья в городских скверах лишились большей части коры и молодых веток: их собирали, перемалывали и добавляли в муку, лишь бы хоть немного увеличить ее объем.
Блокада Ленинграда длилась на тот момент меньше года, но при осенней уборке на улицах города было найдено 13 тысяч трупов.
Дорога Жизни
Настоящим “пульсом” блокадного города стала Дорога Жизни. Летом это был водный путь по акватории Ладожского озера, а зимой эту роль исполняла его замерзшая поверхность. Первые баржи с продовольствием прошли по озеру уже 12 сентября. Судоходство продолжалось до тех пор, пока толщина льда сделала невозможным проход судов.
Каждый рейс моряков был подвигом, так как немецкие самолеты не останавливали охоту ни на минуту. Выходить в рейсы приходилось ежедневно, при любых погодных условиях. Как мы уже и говорили, по льду груз впервые был отправлен 22 ноября. Это был конный обоз. Спустя всего пару дней, когда толщина льда стала более-менее достаточной, в путь двинулись и грузовики.
На каждую машину клали не более двух-трех мешков с продовольствием, так как лед все равно был слишком ненадежным и автомобили постоянно тонули. Смертельно опасные рейсы продолжались до самой весны. “На вахту” заступили баржи. Конец этой смертельно опасной карусели положило только освобождение Ленинграда от блокады.
Дорога номер 101, как тогда называли этот путь, позволила не только поддерживать хотя бы минимальную продовольственную норму, но и вывезти из блокированного города многие тысячи людей. Немцы постоянно старались прервать сообщение, не жалея для этого снарядов и горючего для самолетов.
К счастью, им это не удалось, а на берегах Ладожского озера сегодня стоит монумент “Дорога Жизни”, а также открыт музей блокады Ленинграда, в котором собрано множество документальных свидетельств тех страшных дней.
Во многом успех с организацией переправы объяснялся тем, что Советское командование быстро привлекло для обороны озера истребительную авиацию. В зимнее время зенитные батареи монтировались прямо на льду. Заметим, что принятые меры дали очень положительные результаты: так, уже 16 января в город было доставлено более 2,5 тысячи тонн продовольствия, хотя запланирована была доставка только двух тысяч тонн.
Начало свободы
Так когда произошло долгожданное снятие блокады Ленинграда? Как только под Курском немецкой армии было нанесено первое крупное поражение, руководство страны стало думать о том, как освободить заточенный город.
Непосредственно снятие блокады Ленинграда началось 14 января 1944 года. Задачей войск был прорыв немецкой обороны в самом тонком ее месте для восстановления сухопутного сообщения города с остальной территорией страны. К 27 января начались ожесточенные бои, в которых советские части постепенно одерживали верх. Это был год снятия блокады Ленинграда.
Гитлеровцы были вынуждены начать отступление. Вскоре оборона была прорвана на участке длиной около 14 километров. По этому пути в город немедленно пошли колонны грузовиков с продовольствием.
Так сколько длилась блокада Ленинграда? Официально считается, что она продолжалась 900 дней, но точная продолжительность - 871 день. Впрочем, этот факт ни в малейшей степени не умаляет решимости и невероятного мужества его защитников.
День освобождения
Сегодня день снятия блокады Ленинграда - это 27 января. Эта дата - не праздничная. Скорее, это постоянное напоминание о тех ужасающих событиях, через которые были вынуждены пройти жители города. Справедливости ради стоит сказать, что настоящий день снятия блокады Ленинграда - 18 января, так как коридор, о котором мы говорили, получилось пробить именно в тот день.
Та блокада унесла более двух миллионов жизней, причем умирали там в основном женщины, дети и старики. Пока память о тех событиях жива, ничего подобного не должно повториться в мире!
Вот вся блокада Ленинграда кратко. Конечно, описать то страшное время можно достаточно быстро, вот только блокадники, которые смогли его пережить, вспоминают те ужасающие события каждый день.
Конспект беседы, посвященной «Дню снятия блокады» для старшего дошкольного возраста
Ефимова Алла Ивановна, воспитатель ГБДОУ №43 г. Колпино Санкт – ПетербургОписание: Материал будет полезен воспитателям, педагогам дошкольного образования и младшим школьникам.
Цель:
- расширить представление детей о героическом подвиге жителей блокадного Ленинграда.
Задачи:
- Познакомить детей с жизнью людей в это время.
- Развивать способность чувствовать, сопереживать, умение слушать окружающих, воспитывать чувство патриотизма.
- Рассказать детям о жизни взрослых и детей в тяжелые военные годы.
- Воспитывать уважительные отношения к исторической памяти своего народа, к ветеранам войны.
- Обогащать знания детей о героическом прошлом нашего города;
- Формировать любовь к родному городу.
- Расширять и закреплять понятия «блокада», «прорыв блокады», «кольцо блокады».
- Развивать интонационную выразительность речи при чтении стихов.
Предварительная работа:
1. Рассматривание иллюстраций блокадного Ленинграда;
2. Заучивание стихов о Блокаде;
3. Беседы с детьми;
4. Слушание военных песен.
5. Чтение художественной литературы по теме.
Оборудование и материалы: презентация «Блокада Ленинграда», стенд с наглядным материалом о Блокаде, цветы, свеча, 125гр. хлеба(заранее взвесили в столовой).
Воспитатель: Ребята, сегодня 27 января у нас с вами особенный день. Мы жители этого прекрасного города знаем, что в этот день сняли блокаду Ленинграда. А как вы думаете, что обозначает слово блокада?
Ответы.
Ребенок: Сегодня день особенный, ребята,
День памяти – торжественный, святой.
71 год со дня снятия блокады,
Отмечает город наш родной.
В тот день, прорвав кольцо блокады,
Наш город из последних сил
Дал бой врагам, отбросив их от Ленинграда,
И в яростных сраженьях победил.
Воспитатель: Давайте вспомним, кто является основателем города?
Ответы.
Воспитатель: А сколько замечательных имен имел наш город?
Ответы.
Воспитатель: Ребята, скажите, какова была норма хлеба в те далекие времена, и каков был этот хлеб на вкус?
Ответы.
Ребенок:
В дыму ленинградское небо,
Но горше смертельных ран.
Тяжёлого хлеба, блокадного хлеба,
Сто двадцать пять грамм.
Воспитатель: Хлеб готовили из отрубей, он был горький. Он был невкусный, норма была очень маленькая, выдавали хлеб по карточкам, а если карточку потеряешь, то и вообще останешься голодным.
Воспитатель: Как называлась дорога, по которой нам тогда доставляли продовольствие?
Ответы.
Воспитатель: Да – Дорогой жизни. По этой дороге доставляли продовольствие в город, а из города вывозили слабых и больных. Вывозили их на машинах, эти машины назывались – полуторки. Посмотрите на картинку, вот такие машины проезжали по дороге жизни.
Воспитатель: Правда не все машины доезжали до места назначения, иногда машины проваливались под лед, вместе с провизией и даже вместе с людьми.
Воспитатель: А как называется озеро, по которому проходила эта дорога жизни?
Ответы.
Ребенок: Дорога жизни узким коридором,
Протянута по Ладожскому льду.
Она спасала наш любимый город,
В том страшном и чудовищном аду.
Воспитатель: Ребята, я вам тоже предлагаю поиграть. Представьте, что вам тоже нужно доставить продукты, а доставлять вы их будете, тоже по дороге жизни. У вас на полу две полосы (квадратики бумаги), нужно аккуратно по квадратикам передвигаться, мимо не наступаем, иначе провалился и главное нужно перевезти продукты с одного берега на другой, ничего не теряя.
Воспитатель: Ребята, а вы знаете, что в то время детям тоже было очень трудно, но они учились, помогали старшим, после учебы они еще и работали. А вспомните, как звали девочку, которая вела дневник.
Ответы.
Ребенок: В осаждённом Ленинграде
Эта девочка жила.
В ученической тетради
Свой дневник она вела.
В дни войны погибла Таня,
Таня в памяти жива:
Затаив на миг дыханье,
Слышит мир её слова.
Воспитатель: Это было тяжелое время. 900 дней и ночей был оторван город от Большой земли. Полностью от блокады Ленинград был освобождён только в январе 1944 года.
В холода, когда бушуют снегопады,
В Петербурге этот день особо чтут, –
Город празднует День снятия блокады,
И гремит в морозном воздухе салют.
Это залпы в честь свободы Ленинграда!
В честь бессмертия не выживших детей…
Беспощадная фашистская осада,
Продолжалась девятьсот голодных дней.
Замерзая, люди близких хоронили,
Пили воду из растопленного льда,
Из любимых книжек печь зимой топили,
И была дороже золота еда.
Ели маленький кусок ржаного хлеба,
По чуть-чуть… Никто ни крошки не ронял.
И бомбёжка вместо звёзд ночного неба,
И руины там, где дом вчера стоял…
Но блокаду чёрных месяцев прорвали!
И когда врага отбросили назад,
Был салют! Его снаряды возвещали:
– Выжил! Выстоял! Не сдался Ленинград!
От усталости, шатаясь, ленинградцы,
Шли на улицы, и слышалось: «Ура!»
И сквозь слёзы начинали обниматься, –
Всё! Закончилась блокадная пора!
Есть салют у нас весной – на День Победы,
Он цветами красит небо всей стране,
Но особо почитают наши деды,
Тот салют в голодно-белом январе…
Воспитатель: Предлагают минутой молчания почтить всех кто погиб ради нашего счастливого сегодняшнего времени.
Минута молчания.
Воспитатель: Сегодня, 27 января, в день полного освобождения Ленинграда от фашистских захватчиков, я предлагаю вам дома вечером в окошке зажечь свечу памяти или просто фонарик. Это будет символизировать нашу память о той страшной странице истории нашего великого города. 900 дней. Дней, наполненных голодом, холодом, страхом, смертью и скорбью.
Пронесем же память, об этом героическом подвиге наших великих защитников города через года, через века. Пока мы живы - жива память. Пока жива память - мы будем жить!
Воспитатель: Ребята, вы все сегодня утром принесли гвоздички и я предлагаю сейчас всем одеться и отправиться к стеле памяти и возложить наши цветы.
У мемориала дети спели песню «Им было всего лишь двенадцать…»
Воспитатель: Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети…..
Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем.
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай внимающий этим камням,
Никто не забыт и ничто не забыто.
Дети в блокадном Ленинграде: просто воспоминания разных людей...
«К началу войны мне не исполнилось еще и 7 лет. В октябре 1941-го после бомбежки и ранения мама водила меня на перевязку в поликлинике на Красной улице. Всю дорогу она наставляла меня, что надо не плакать, когда медсестра будет снимать, а точнее отдирать старую повязку: „Стыдно плакать. Всем трудно, тяжело, больно, не только тебе, сожми кулачки и молчи“.
»… Горожане быстро съели все свои запасы в домах. Варили похлебку из плиток столярного клея… В городе исчезли все коши и собаки… Родные уходили на работу, а я оставалась одна в пустой квартире и лежала на кровати. Уходя, взрослые оставляли мне кружку с водой и маленький кусочек хлеба. Иногда за ним приходили крысы, я называла их «кисками»
".«Мы не знали другой жизни, не помнили ее. Казалось, что это и есть нормальная жизнь – сирена, холод, бомбежки, крысы, темнота по вечерам… Однако я с ужасом думаю, что должны были чувствовать мама и папа, видя, как их дети медленно движутся к голодной смерти. Их мужеству, их силе духа я могу только позавидовать.»
«Однажды в октябре мама взяла меня с собой в булочную за хлебом… Я вдруг увидела муляж булки в витрине и закричала, что хочу ее. Очередь стала объяснять мне, что это не настоящая „булка“ и есть ее нельзя, можно сломать зубы. Но я уже ничего не слышала, не понимала, я видела булку и хотела ее. Я начала вырываться, бросаться к витрине, со мной началась истерика…»
«Школы закрывались одна за другой, потому что учеников становилось все меньше. А ходили в школу в основном из-за того, что там давали тарелку супа. Помню переклички перед занятиями, на каждой из которых звучало - умер, умер, умер…»
«Мама призналась, что не могла смотреть в наши ввалившиеся глаза, и приглушив совесть, выловила однажды в подвале такого же голодного кота. И чтоб никто не видел, – тут же его и освежевала. Я помню, что еще долгие годы после войны мама приносила домой несчастных бездомных кошек, раненых собак, разных бесхвостых пернатых, которых мы вылечивали и выкармливали.»
У мамы пропало молоко, и Верочку нечем было кормить. Она умерла от голода в августе 1942 года (ей был всего 1 год и 3 месяца). Для нас это было первое тяжелое испытание. Я помню: мама лежала на кровати, у нее распухли ноги, а тельце Верочки лежало на табуретке, на глазки мама положила ей пятаки".
«С каждым днем есть хотелось все сильнее. В организме накапливался голод. Вот и сегодня, я пишу эти строчки, а мне так хочется есть, как будто я давно не ела. Это ощущение голода всегда преследует меня. От голода люди становились дистрофиками или опухали. Я опухла и мне это было забавно, я хлопала себя по щекам, выпуская воздух, хвастаясь, какая я пухлая».
«Из всей нашей густонаселенной коммуналки в блокаду нас осталось трое – я, мама и соседка, образованнейшая, интеллигентнейшая Варвара Ивановна. Когда наступили самые тяжелые времена, у нее от голода помутился рассудок. Каждый вечер она караулила мою маму с работы на общей кухне. „Зиночка, – спрашивала она ее, – наверное, мясо у ребеночка вкусное, а косточки сладенькие?“.
»Умирали люди прямо на ходу. Вез саночки - и упал. Появилось отупение, присутствие смерти рядом ощущалось. Я ночью просыпалась и щупала – живая мама или нет".
"… Мама оказалась в больнице. В итоге мы с братом остались в квартире одни. В какой-то из дней пришел отец и отвел нас в детский дом, который находился около училища Фрунзе. Я помню, как папа шел, держась за стены домов, и вел двоих полуживых детей, надеясь, что, может быть, чужие люди их спасут".
«Однажды на обед нам подали суп, а на второе котлету с гарниром. Вдруг сидящая рядом со мной девочка Нина упала в обморок. Ее привели в чувство, и она снова потеряла сознание. Когда мы ее спросили, что происходит, она ответила, что не может спокойно есть котлеты из мяса своего брата…… Оказалось, что в Ленинграде во время блокады ее мать зарубила сына и наделала котлет. При этом мать пригрозила Нине, что если она не будет есть котлеты, то ее постигнет та же участь.»
«Ко мне вышла сестра, посадила меня на скамейку и сказала, что мама недавно умерла. …Мне сообщили, что все трупы они увозят в Московский район на кирпичный завод и там сжигают. …Деревянный забор почти полностью разобрали на дрова, поэтому подойти к печам можно было довольно близко. Рабочие укладывали покойников на транспортер, включали машины, и трупы падали в печь. Создавалось впечатление, что они шевелят руками и ногами и таким образом противятся сжиганию. Я простояла в остолбенении несколько минут и пошла домой. Такое у меня было прощание с мамой».
«Первым умер от голода мой родной брат Леня - ему было 3 года. Мама на саночках отвезла его на кладбище, захоронила в снегу. Через неделю пошла на кладбище, но там валялись лишь его останки – все мягкие места были вырезаны. Его съели».
«Трупы лежали в комнате - не было сил их вынести. Они не разлагались. В комнате были промерзшие насквозь стены, замерзшая вода в кружках и ни крупинки хлеба. Только трупы и мы с мамой».
«Однажды наша соседка по квартире предложила моей маме мясные котлеты, но мама ее выпроводила и захлопнула дверь. Я была в неописуемом ужасе - как можно было отказаться от котлет при таком голоде. Но мама мне объяснила, что они сделаны из человеческого мяса, потому что больше негде в такое голодное время достать фарш».
«Дед сказал отцу, уходившему на фронт: „Ну что, Аркадий, выбирай – Лев или Таточка. Таточке одиннадцать месяцев, Льву шесть лет. Кто из них будет жить?“. Вот так был поставлен вопрос. И Таточку отправили в детский дом, где она через месяц умерла. Был январь 1942-го, самый трудный месяц года. Плохо было очень – страшные морозы, ни света, ни воды…»
«Однажды один из ребят рассказал другу свою заветную мечту - это бочка с супом. Мама услышала и отвела его на кухню, попросив повариху придумать что-нибудь. Повариха разрыдалась и сказала маме: „Не води сюда больше никого… еды совсем не осталось. В кастрюле одна вода“.От голода умерли многие дети в нашем саду - из 35 нас осталось только 11».
«Работникам детских учреждений пришло специальное распоряжение: „Отвлекать детей от разговоров и рассказов о пище“. Но, как ни старались это делать, не получалось. Шести- и семилетние детишки, как только просыпались, начинали перечислять, что им варила мама, и как было вкусно».
«Недалеко, на Обводном канале, была барахолка, и мама послала меня туда поменять пачку „Беломора“ на хлеб. Помню, как женщина там ходила и просила за бриллиантовое ожерелье буханку хлеба».
«Зима 1942 года была очень холодная. Иногда набирала снег и оттаивала его, но за водой ходила на Неву. Идти далеко, скользко, донесу до дома, а по лестнице никак не забраться, она вся во льду, вот я и падаю… и воды опять нет, вхожу в квартиру с пустым ведром, Так было не раз. Соседка, глядя на меня, сказала своей свекрови: „эта скоро тоже загнется, можно будет поживиться“
.»Помню февраль 1942 года, когда первый раз на карточки прибавили хлеба. В 7 часов утра открыли магазин и объявили о прибавке хлеба. Люди так плакали, что мне казалось, дрожали колонны. С тех пор прошел уже 71 год, а я не могу войти в помещение этого магазина".
«А потом весна. Из подтаявших сугробов торчат ноги мертвецов, город замерз в нечистотах. Мы выходили на очистительные работы. Лом трудно поднимать, трудно скалывать лед. Но мы чистили дворы и улицы, и весной город засиял чистотой».
«Когда в пионерский лагерь, где я оказался, приходила почта, это было великое событие. И мне пришло долгожданное письмо. Я открываю его и замираю. Пишет не мама, а моя тетя: „…Ты уже большой мальчик, и ты должен знать. Мамы и бабушки больше нет. Они умерли от голода в Ленинграде…“. Внутри все похолодело. Я никого не вижу и ничего не слышу, только слезы льются рекой из широко раскрытых глаз».
«Работала я в войну в семье одна. Получала по 250 граммов хлеба. Мама и старшая сестра со своей маленькой дочерью лишь по 125 граммов. Я худела, мама худела, племянница худела, а сестра пухла. Я в 17 лет весила немногим более 30 кг. Утром встанем, я каждому отрежу по полосочке хлеба, припасу по маленькому кусочку на обед, остальное - в комод… Снаряд весил 23-24 килограмма. А я маленькая, худенькая, бывало, чтобы снаряд поднять, сначала укладывала его на живот, потом вставала на цыпочки, на фрезерный станок ставила, потом заверну, проработаю, потом опять на живот и обратно. Норма за смену была 240 снарядов».
Верейская Елена Николаевна
Елена Николаевна родилась в 1886 году и к началу войны уже была известной детской писательницей (печаталась с 1910 года). Книгу Верейской «Три девочки» считают одной из лучших книг о войне. Три девочки-подростка дружно живут в коммунальной квартире Ленинграда, начинается война, блокада…
Из отзыва: «Книга написана немного в старомодном стиле, но о блокаде написана ПРАВДА! Как голодали, в каких условиях работали, как умирали… и т. д. Написано деликатно, для детей, о взаимовыручке, о силе духа и мужестве людей и о многом другом. Эту книгу надо читать обязательно!»
.
Книга «Три девочки» была впервые напечатана в 1948 году в Лениздате, последний раз переиздана в 2016г.
Цинберг Тамара Сергеевна
Тамара Сергеевна родилась в Санкт-Петербурге в 1908 году. В Ленинграде в 1929 году Тамара Цинберг окончила Художественно-промышленный техникум. Высшее образование она получила в Москве, где училась в Высшем художественно-техническом институте. В 1936 году Цинберг вернулась в Ленинград, в грозные дни Ленинградской блокады была бойцом местной противовоздушной обороны и продолжала заниматься художественным оформлением книг. С 1941 года Цинберг стала членом графической секции Ленинградской организации Союза советских художников и активно работала в ней все последующие годы.
С Цинберг-литератором общественность смогла познакомиться в 1964 году, когда вышла в свет её повесть «Седьмая симфония» , одна из самых проникновенных книг о жизни и подвиге ленинградцев в годы Великой Отечественной войны. Цинберг написала о том, что ей было известно, выстрадано и преодолено, она посвятила её памяти своего отца.
В начале 1960 годов Тамара Сергеевна отнесла рукопись Юрию Павловичу Герману на отзыв. Он посоветовал повесть опубликовать. Книга имела успех. Повестью заинтересовались на киностудии «Ленфильм», в 1966 году по мотивам повести «Седьмая симфония» был снят фильм «Зимнее утро».
В книге автор рассказывает о людях с чистой душой и совестью, о том, как, выполняя свой долг, они ежедневно совершали незаметные, но героические подвиги. И девушки-продавщицы из булочной, и управхоз, и врач из госпиталя, и девочка Катя, которая берёт под свою опеку трёхлетнего мальчика, спасая его от смерти. И благодаря этому сама обретает силы жить дальше.
Герман Юрий Павлович
Юрий Павлович родился в 1910 году, с отцом, офицером-артиллеристом, прошёл Гражданскую войну. В Ленинграде с 1929 года, учился в Техникуме сценических искусств. Печатался с 1928 года, а в 17 лет написал роман «Рафаэль из парикмахерской». Однако профессиональным литератором стал считать себя после выхода романа «Вступление» (1931), одобренного М. Горьким.
В годы Великой Отечественной войны Ю. Герман служил писателем-литератором на Северном флоте и на Беломорской военной флотилии в качестве военного корреспондента. Он всю войну пробыл на Севере. За годы войны написал несколько повестей («Би хэппи!», «Аттестат», «Студеное море», «Далеко на Севере») и пьес («За здоровье того, кто в пути», «Белое море»).
Книга Юрия Германа «Вот как это было» о блокаде Ленинграда написана от лица мальчика, которому в начале книги 7 лет. Рассказ о войне и блокаде, какими их видел маленький Миша. Ребёнок остаётся ребёнком даже в самые трудные времена - с детской непосредственностью мальчик рассказывает о своих героях-родителях, о раненых моряках и лётчиках, с которыми познакомился Миша. Детским забавам здесь тоже есть место.
Но, несмотря на лёгкий и даже задорный тон повествования, читатель всё же понимает, каким страшным испытанием была блокада для города и его жителей. Написано очень щадяще, автор ориентирован на маленьких детей и явно бережет детскую психику. Но Герман есть Герман, впечатление сильное. Впервые издана в 1978 году, последнее переиздание в 2017 г.
Адамович Алесь (Александр) Михайлович и Даниил Гранин
Алесь Михайлович родился в 1927 году. Во время оккупации воевал в партизанском отряде в Белоруссии. Окончил филологический факультет Белорусского университета, доктор филологических наук. Окончил московские Высшие курсы сценаристов и режиссёров. Последние годы жизни был директором Всесоюзного НИИ кинематографии в Москве. Печатался как критик, прозаик и публицист. Произведения Адамовича переведены на 21 язык.
О своей партизанской юности он написал роман-дилогию «Партизаны», (часть 1 - «Война под крышами», часть 2 - «Сыновья уходят в бой»). Им была написана книга «Я из огненной деревни». Он и его соавторы опрашивали людей, которые во время войны в Белоруссии спаслись и сумели сбежать из истребленных деревень, и записали их рассказы. Это тяжёлые, страшные рассказы. Книга имела успех в Белоруссии, была переведена на русский язык и за границей.
Но наиболее известен читателю Алесь Адамович «Блокадной книгой» , которую он создал вместе с известным ленинградским писателем Д. Граниным в период 1977-1981 гг. Он предложил Гранину сделать то, что он делал в Белоруссии на ленинградском блокадном материале.
Даниил Гранин родился в 1919 году, к началу войны уже окончил институт и работал инженером на заводе (печататься начал в 1949 году). Всю войну провёл на фронте. Когда началась ленинградская блокада, Гранин служил в частях, находившихся рядом с городом. Солдаты видели, как город бомбили, обстреливали, но плохо представляли, что творится в самом городе, хотя голод ощущали на собственной шкуре. Когда на передовую приезжали концертные бригады из Радиокомитета, и артистов угощали пшенной кашей, была понятна степень их голода — это был другой голод, не окопный, хотя и того хватало, чтобы отправлять время от времени в госпиталь дистрофиков и опухших.
Гранин считал, что знает, что такое блокада. Когда к нему в 1974 г. приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блокадников - он отказался. Считал, что про блокаду всё уже известно. Несколько дней шли переговоры. Наконец, поскольку у них были давние дружеские отношения, Адамович уговорил Гранина хотя бы поехать послушать рассказ его знакомой блокадницы. Потом съездили к ещё одной блокаднице. И Гранин увидел, что существовала во время блокады неизвестная никому внутрисемейная и внутридушевная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и страшных, необычных.
В конце концов, работа была начата. То, что Адамович — не ленинградец, а белорус и прошёл войну партизанскую, и у авторов была большая разница представлений о войне, о фронте, имело свои преимущества. Свежий взгляд Адамовича на Ленинград, на ленинградскую жизнь, вообще, на жизнь большого города, помогал ему увидеть то, что для Гранина давно стёрлось, - не было удивления, особых примет того военного времени.
Тогда, в середине — конце семидесятых годов - блокадников было ещё много. Блокадники передавали авторов друг другу. Они ходили из дома в дом, из квартиры в квартиру, выслушивали, записывали на магнитофон рассказы.
Оказалось, у каждого есть свой рассказ, у каждого своя трагедия, своя драма, своя история, свои смерти. Люди и голодали по-разному, и умирали по-разному. Было собрано 200 рассказов и ничего не повторилось.
Когда авторы приходили, блокадники большей частью не хотели ничего рассказывать. Не хотели возвращаться в ту зиму, в те блокадные годы, в голод, в смерти, в своё унизительное состояние. Но потом соглашались. У людей была потребность рассказать, чтобы освободиться. Когда эти рассказы слушали дети блокадников, оказывалось, что они слышали впервые о том, что происходило в этой квартире, в этой семье.
Во многих рассказах, как правило, женских, были подробности быта, того, что творилось на малом участке - очередь, булочная, квартира, соседи, лестница, кладбище. Примерно из десяти рассказов один был гениальный; два-три рассказа - талантливых, очень интересных. Но даже из невнятных иногда рассказов всё равно всегда всплывали впечатляющие детали и подробности.
А потом из этих рассказов долго и мучительно создавалась книга. О чём?
Во-первых, - об интеллигенции и об интеллигентности . Ленинград - город, который отличался высокой культурой, интеллектом, интеллигенцией, своей духовной жизнью. Авторы хотели показать, как люди, которые были воспитаны этой культурой, смогли оставаться людьми, выстоять.
Второе, что они хотели, - показать пределы человека. Мало кто мог представить себе возможности человека. Человека, который не просто отстаивает свою жизнь, а чувствует себя участком фронта. Люди понимали, что до тех пор, пока город живой, он может отстаивать себя.
Издавать «Блокадную книгу» в Ленинграде было запрещено до тех пор, пока городом руководил первый секретарь обкома Г. Романов. Первая, журнальная, публикация состоялась в Москве. И только в 1984 году книга впервые вышла в издательстве «Лениздат». В предисловии к книге рассказана история её создания и первых публикаций. Переиздана в очередной раз в 2017 г.
Крестинский Александр Алексеевич
Александр Алексеевич родился в 1928 году в Ленинграде. Писатель и поэт, переживший блокаду в подростковом возрасте. В 1950 годы преподавал в школе историю и литературу, работал старшим пионервожатым, «ставил с ребятами спектакли, водил их в турпоходы». В 1960 работал в ленинградском детском журнале «Костёр» и публиковался под псевдонимом Тим Добрый.
Первые публикации (стихи для детей) появились в 1958 году. После выхода книги «Туся» (1969) стал известен как автор детских повестей и рассказов для среднего и старшего возраста (выпустил более 10 книг). А также, переводил поэзию, составлял сборники и альманахи для детей, под его редакцией вышел альбом «Рисуют дети блокады» (1969).
В рассказах из цикла «Мальчики из блокады» (1983 г.) Крестинский рассказывает о том времени глазами детей, которых Война лишила самого главного – детства. Несколько рассказов и повесть в автобиографичном сборнике Крестинского - это жизнь ленинградских ребят до войны и во время блокады. Они были детьми - играли, мечтали о победоносных битвах, пока фашисты под стенами города не обратили их фантазии в реальность. Книга «Мальчики из блокады» была переиздана издательством «Самокат в 2015 г.
Сухачёв Михаил Павлович
Михаил Павлович родился в 1929 году, мать одна кормила и воспитывала девятерых детей. Пережив блокаду Ленинграда и приняв активное участие в обороне города, подросток Михаил Сухачев был награжден медалью за оборону Ленинграда. Избрал путь лётчика-истребителя и стал лётчиком 1-го класса. После окончания Военно-воздушной академии был оставлен там на преподавательской работе, стал кандидатом военных наук, доцентом академии.
Затем появилась книга «Там, за чертой блокады» . Герои повести, ленинградские подростки Виктор Стогов, Валерка Спичкин, Эльза Пожарова, знакомые читателю по книге «Дети блокады». В новой повести, которая читается как самостоятельное произведение, рассказывается об их дальнейшей судьбе. Оставшись в блокаду без родителей, они обрели вторую семью в дошкольном детдоме, устроенном в их бывшей школе, и вместе с ним были эвакуированы под Томск, в сибирскую деревню.
В 2008 г. вышла книга Сухачева «Или Цезарь, или ничто!» о разработке в фашистской Германии в 1930-1945 гг. совершенно нового для того времени ракетного оружия, с помощью которого Гитлер надеялся изменить ход Второй мировой войны на заключительном её этапе. Эту книгу Михаил Павлович подарил многим ветеранам войны и школьникам.
Семенцова Валентина Николаевна
«Лист фикуса. Рассказы о войне» , 2005 г.
Автор книги принадлежит к тому, уже не многочисленному поколению людей, которых называют « Детьми блокады» . В своих рассказах от лица пятилетней героини автор обращается к сверстникам, живущим в XXI веке, и повествует о военном детстве, о жизни маленькой девочки Вали, которой шёл четвёртый год, и её мамы в блокадном Ленинграде.
Книга адресована читателям старшего дошкольного и младшего школьного возраста. Это издание как раз для разговора о войне и блокаде с маленькими читателями. Без жутких подробностей, даже несколько бесстрастно, больше фактов, чем переживаний, но и этого хватает, чтобы прочувствовать весь ужас тех дней. Книга переиздавалась в 2014 г.
Пожедаева Людмила Васильевна
Людмила Пожедаева не стала писателем (работала филологом и гидрологом – ездила в экспедиции), да и мемуары эти – дневник 16-летней девочки. Повествование ведётся от лица девочки Милы, которой, когда началась война, было всего 7 лет. В 16 она решила записать всё в тетрадь, пока всё свежо в памяти, хотя такое не забудется никогда.
Описываются все события, произошедшие с ней, со знакомыми и об увиденном вокруг. О страхе и боли, которые испытала. Всю боль и горечь ребенка, оказавшегося в эпицентре тех страшных событий, 16-летняя девушка за месяц с небольшим выплеснула на страницы своего дневника воспоминаний.
Писала Мила для себя, писала только правду – себя ведь не обманешь, и не предполагала, что ее мемуары когда-нибудь кто-нибудь прочитает. Возможно, они так и затерялись бы – девчонки в этом возрасте нередко ведут дневники, песенники, опросники. «Если бы отец не порвал тогда тетрадь, не разорвал её на мелкие кусочки – «За такие художества могут и посадить», — я больше, чем уверена, что эта рукопись пропала бы, как и все остальное. А так я собрала порванные страницы, склеила их, отутюжила, кое-что – переписала — воспоминания вперемежку с рисунками и стихами. Сохранить их хотелось уже из принципа» — рассказывала Людмила Васильевна. Обнародовать свой дневник женщина решилась не сразу.
Никольская Любовь Дмитриевнав
Любовь Дмитриевна в 1941 году окончила школу. Её выпускной состоялся 21 июня, а на следующий день началась Война, с первых дней которой Ленинград подвергался массированным бомбардировкам. Несмотря на это, Никольская решила остаться в городе и поступила в мединститут, а во время блокады её зачислили в противопожарный полк обороны, бойцы которого были закреплены за семьями, чьи родители работали на заводе, а дети находились дома. На попечение Никольской было 14 семей. После войны Людмила Никольская стала писателем.
Одни из самых тяжёлых месяцев блокады пришлись на зиму 1941-42 годов. Именно это время описывает Людмила Никольская в повести «Должна остаться живой» , издана в 2010 г.
Перед нами жильцы коммунальной квартиры, но какими были их отношения между собой до войны, мы узнаём параллельно с блокадными событиями. В книге часто появляются отсылки к мирному времени, воспоминания или сны. Главная героиня — Майя, успела до войны закончить 3 класс. Но как быстро приходилось взрослеть в то время! Несмотря на весь трагизм повести, она всё же наполнена светлым оптимизмом и надеждой, что Война когда-нибудь закончится.
Дневники блокадных детей
Сохрани мою печальную историю. Блокадный дневник Лены Мухиной
Елена Мухина родилась в Уфе. В начале 1930 годов вместе с матерью переехала в Ленинград. Когда её мать заболела и скончалась, девочку удочерила тётя, Елена Николаевна Бернацкая, работавшая в то время балериной в Ленинградском малом оперном театре, потом художником в том же театре.
В мае 1941 года, в записной книжке Бернацкой, Лена начала вести дневник. С началом войны записи в дневнике носили бодрый характер, но в дальнейшем, особенно в связи с блокадой Ленинграда, их характер изменился. В них откровенно и детально описывалась жизнь в осаждённом городе: обстрелы и бомбёжки, крохотные пайки хлеба, холодец из столярного клея, смерть близких людей.
Лена внимательно фиксирует приметы блокадного быта, пытается осмыслить свои поступки и душевные движения. 7 февраля 1942 года скончалась и приёмная мать. Последняя запись в дневнике датирована 25 мая 1942 года. В начале июня 1942 года в истощённом состоянии Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Потом училась, работала, умерла в Москве 5 августа 1991 года.
Дневник Лены Мухиной хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. При помощи историка С. В. Ярова в 2011 году дневник Лены Мухиной был выпущен в издательстве Азбука с его же вступительной статьей.
Документальная повесть о Тане Савичевой и ленинградцах в блокадном городе. Илья Миксон «Жила, была »
Про Капу Вознесенскую
Блокадный дневник 14-летней школьницы, ленинградской Анны Франк, найденный жильцами одной из коммуналок в 2010 году, опубликован к 70-летию Победы.
Про Аню Бирюкову
Блокадный дневник четырнадцатилетней ленинградской школьницы. Июнь 1941 — май 1943 гг. Как и Капа Вознесенская, Аня родилась в ноябре 1927 года, с разницей в несколько дней. Они непохожи — боевитая Капа и спокойная, с внутренним достоинством («но мы еще кошек не ели, так как у нас натура совсем другая…») Аня. Но общее Пережитое делает их близкими… Дневник опубликован в конце 2015 г.
Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда
Сборник рассказов от первого лица тех, чьё детство пришлось на тяжёлое блокадное время. Болезненные воспоминания героев, их стойкость и мужество ещё раз напоминает читателям, какой нелегкой ценой досталась Великая победа. Издан в 2014 г.
Эта книга — уникальный военный дневник ленинградской школьницы Тани Вассоевич, которая была в числе тех, кто пережил самую страшную блокадную зиму 1941-1942 годов. В январе 1942 года она похоронила своего 16-летнего брата Владимира, а в феврале свою маму Ксению Платоновну.
С самого первого дня войны до победного мая 1945 года Таня вела записи, которые замечательны ещё и тем, что содержат множество цветных рисунков. Именно они превращают дневник Тани в подлинное произведение детского изобразительного искусства времени Великой Отечественной войны. Сегодня этот исторический документ бережно хранится её сыном — профессором Андреем Леонидовичем Вассоевичем, который предпослал публикации 2015 г. военного дневника вступительную статью.
Дети блокадного Ленинграда Светлана Магаева и Людмила Тернонен
Книга подготовлена к 70-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов при участии «Московской общественной организации ветеранов – жителей блокадного Ленинграда».
Авторы в детском возрасте пережили бомбардировки и артобстрелы, лютый голод и промозглую стужу первой блокадной зимы. В книге представлены психологические портреты 126 блокадных детей разного возраста, приводятся данные о вкладе ленинградских детей в оборону города и о спасении осиротевших малышей.
Авторы, профессиональные врачи более чем с полувековым стажем, систематизировали особенности характеров блокадников, которые способствовали выживанию в экстремальных условиях: выносливость, обостренное чувство гражданского и семейного долга, ответственность, самообладание в критических ситуациях.
Все выжившие в блокаду дети состоялись в дальнейшем как незаурядные личности. На Пискаревском, Смоленском, Серафимовском и Волковом кладбищах покоятся жертвы блокады, в том числе ленинградские дети. Никто не знает, сколько детей погибло от голода, сколько убито бомбами и снарядами. По некоторым подсчетам, из 400 тысяч детей, остававшихся в городе к ноябрю 1941 г., погибло не менее 200 тысяч.
В книге собраны документальные свидетельства и воспоминания бывших детей-блокадников, сведения о том, что довелось им испытать, как удалось выжить, выстоять и помочь близким, и как сложилась жизнь после войны.
Обзор подготовила Анна
Вспоминая блокаду Ленинграда, читаем рассказы тех, кто пережил 900 суровых дней и не сдался - выдержал...
Выдержали многое: холод (в топку шло всё, что горит, даже книги!), голод (норма выдачи хлеба - 150 граммов, ловили птиц, животных!), жажду (воду приходилось черпать из Невы), темноту (погас свет, стены домов покрылись инеем), гибель родных, друзей, знакомых...
27 января 1944 года была снята блокада с Ленинграда. Прошло 72 года. Целая жизнь... Читать об этом времени и тяжело, и больно. Для нынешних школьников блокада - давняя история.
Напомним, как шёл прорыв блокады сухими цифрами, а затем прочитаем рассказы-воспоминания о тех страшных днях.
15 января - В районе Пулковских высот 42-я армия перерезала врагам дорогу Красное Село - Пушкин.
17 января - Начались жестокие бои за Воронью гору - самую высокую точку Ленинградской области. 2-я ударная армия продолжает бои на ропшинском направлении.
20 января - В районе Ропши соединились передовые части 42-й армии и 2-й ударной армии и полностью окружили группировку врага.
21 января - Группировка противника уничтожена. Войсками Волховского фронта освобождён город Мга.
Вечером 27 января в честь полного освобождения Ленинграда от блокады на берегах Невы прогремел торжественный артиллерийский салют из 324 орудий.
Иной раз услышишь сравнение: «Прямо как в блокаду». Нет, не как в блокаду. И не дай Бог кому-нибудь ещё испытать то, что испытали взрослые и дети Ленинграда: кусочек хлеба блокадной выпечки - обычный дневной паёк - почти невесомый...
Но не было у жителей города, обречённых на голодную смерть, озлобленности. Общее горе, общая беда сплотила всех. И в тяжелейших условиях люди оставались людьми.
Об этом вспоминает жительница блокадного Ленинграда Евгения Васильевна Осипова-Цибульская. В те страшные годы она потеряла всю свою семью, осталась одна, но не пропала - выжила. Выжила благодаря тем, кто помог маленькой девочке остаться живой...
Паспорт Жене Осиповой выдали после войны, в 48-м году. Школу она окончила в 51-м, поступила на отделение журналистики филфака в Ленинградский университет, работала корреспондентом на Сахалине, в ленинградских газетах, библиотекарем, лектором. Выступала перед школьниками и рассказывала им о том, что пережила в войну.
Рассказы Евгении Васильевны не оставят вас равнодушными.
Е.В. Цибульская
Из рассказов о блокаде
«МИР» РАЗБИЛСЯ
Цветы держу в руке. С порога кричу:
Мама, посмотри! Ландыши в росе!-и останавливаюсь в дверях, зажмуриваясь.
Вся комната в блестящих букетах. Солнечные зайчики прыгают по стенам, потолку, полу. В ослепительном свете стоит на коленях мама и собирает осколки разбитого зеркала.
Это зеркало - от пола до потолка, в красивой раме - мы называли «миром». Оно отражало мир на улице. Осенью - летящие золотые листья с клёнов и лип, зимой - кружащиеся снежинки, весной - поющих птиц у нашей кормушки, а летом - солнечный свет и вваливающуюся из палисадника в открытое окно цветущую сирень. И всегда играющих во дворе девчонок и мальчишек.
Как же без «мира»? Я с горечью говорю:
Жалко... «Мир» разбился!
Доченька! Война! - отвечает мама и прячет заплаканное лицо в полотенце.
По радио передают речь Молотова: «Наше дело правое... враг будет разбит... победа будет за нами!»
ИВАН ЦАРЕВИЧ
Старший брат Иван на фронте сочинил для меня военную сказку и подписался «Иван Царевич». В каждом «треугольнике» приходило её продолжение. Но последнее письмо я не могла понять. Крупными буквами написано одно предложение: «У меня всё хорошо, только ноги притупились...»
Мама,- приставала я,- притупиться могут ножи, а ноги как?
Мама направилась к соседкам.
Успокойся, Андреевна! - утешали те. - По соображениям военной цензуры, нельзя Ивану сказать, что в армии с пайком туговато. Вот и написал кодом...
Я не знала, что такое «код», и срочно отправила на фронт послание: «Иван Царевич! Что за шутка с ногами? Я не знаю такой сказки».
В ответ пришло чужое письмо. Несколько раз перечитала: «Гангрена... ампутировали... агония... персонал... раненые...»
Что такое «гангрена» и «ампутировали»? Этих слов нет в словаре школьного учебника. Но главное я всё же уловила: мой Иван Царевич остался только в сказке:
Не гонял он волн морских,
Звёзд не трогал золотых,
Он дитя оберегал:
Колыбелечку качал...
ДЕРЖИСЬ, МАЛЬЧИШКА!
Ну и зима была в 42-м! Лютая, снежная, долгая! И вся седая. Хмурились седые дома, поседели застывшие от холода деревья, сединой сугробов завернулись кусты и дороги. Воздух тоже седой и злой - нечем дышать...
Новый год начался с потерь. Первого января не стало деда Андрея. Через неделю умерли в один день две сестрички - Верочка и Тамарочка. Брат умер спустя несколько дней в топке круглой печки, греясь на тёплых кирпичах. Мама узнала об этом только утром, когда бросила туда зажжённую бумагу.
В отчаянии она разбивала печку топором, чтоб вытащить оттуда брата. Кирпичи не поддавались, крошились, железо изгибалось, а мама колотила по печке направо и налево, превращая её в развалины. Я сгребала колотый кирпич.
На другой день мама не могла подняться с кровати. Мне пришлось заняться хозяйством, поневоле сделаться «мальчишкой». Весь дом - моя забота: щепки, «буржуйка», вода, магазин.
От брата мне перешли не только его дела, но и одежда. Собираясь в очередь, я надевала его пальто, шапку-ушанку, валенки. Мне всегда было холодно. Я перестала раздеваться на ночь, зато ранним утром уже была готова к походу за едой. В очереди стояла долго. Чтобы не замёрзнуть, стукала нога об ногу и тёрла варежками лицо.
Женщины меня подбадривали:
Держись, малец! Вон какой «хвост» за тобой тянется...
Раз в булочной женщина, стоящая сзади, обратилась ко мне:
Парень! Мамка-то жива?
Дома лежит...
Береги её! Довесков по дороге не ешь, всё неси матери!
А моя мама - не дистрофик!- сказала я. - Она даже поправилась.
Чего же она лежит тогда? Передай: пусть встаёт, а то ослабеет.
Погоди-погоди! - ухватила меня за рукав другая женщина, лица которой было совсем не видно, оно пряталось в платке. - Не водянка ли у неё?
Не знаю... - протянула я растерянно. - Лицо у неё блестит, а ноги толстые.
Выкупив хлеб, я торопилась домой. Проваливаясь в снег, лезла по сугробам на четвереньках и тащила хлебный паёк маме, со всеми довесками. Перемороженный, в инее, хлеб стукнул о стол кирпичом. Надо ждать, пока оттает. Засыпая, я привалилась к стене.
А ночью будто кто толкнул меня в бок. Открыла глаза - темно, прислушалась - тихо. Зажгла коптилку, налила воды, опустила туда кусочек хлеба.
Мама ни за что не хотела глотать и громко мычала.
Мама! - упрашивала я её. - Съешь хлебушка... и говори словами...
Но мамины громадные стеклянные глаза уже безразлично смотрели в потолок.
Это произошло ранним утром. Одновременно: мамина смерть и пожар. Сгорела школа, в которой я раньше училась.
«НАРИСУЙ ЕДУ!»
Давай построим свою крепость и будем в ней жить! - предлагает сестрёнка. - В крепости нас война никогда не найдёт.
Мы затащили всю одежду на кровать, одеяла опустили до самого пола. Стены и пол заложили подушками. «Крепость» получилась тёплой и тихой. Теперь, как только по радио объявляли «воздушную тревогу», мы залезали в своё укрытие и там дожидались «отбоя».
Сестрёнка совсем не разбирается в войне. Она считает, что фашисты бросают бомбы только на наш дом, и просится в другой, где нет войны. От голода сестрёнка теряет память. Она не помнит, что такое сахар, каша, молоко... Раскачиваясь, словно болванчик, ждёт маму с гостинцами. Мама умерла у нас на глазах. Разве она забыла и это?
Я нашла в папином ящике бумагу, карандаши, остатки красок. Раскладываю всё на столе. Грею руки и принимаюсь за дело. Рисую картину «Красная Шапочка встретила в лесу волка».
Фашист! - заявляет сестра сердито. - Съел бабушку! Не подавился, людоедина! Нарисуй, - даёт мне задание сестрёнка, - какую-нибудь еду...
Я рисую пирожки, похожие на булки. Сестрёнка лижет бумагу, а потом быстро съедает мой рисунок и просит:
Нарисуй ещё - и побольше...
Я вывожу простым карандашом на листе всякую всячину, а сестра тут же всё уничтожает, запихивая в рот. И я, отвернувшись, проглатываю остатки тетрадного листка.
Сестра делит мои рисунки на две кучки. Одну - «съедобную» - прячет в «крепости», другую - «вредную» - в «буржуйку», выговаривая строго:
Чтоб не было фашистов!
ЧТО ТАКОЕ СТАЦИОНАР?
Невыносимо холодно. Разбитую печку не топим. И разжечь «буржуйку» нечем - щепки кончились. Сараи давно разобрали на дрова. Сломали крыльцо нашего дома, остались две ступеньки. Табуретки, полки, этажерку сожгли. Сохранился кухонный стол, куда раньше складывалась еда на день. Сейчас в нём пусто. Да и за стол мы теперь не садимся. Жуём свои кусочки без горячей воды. Сестрёнка день и ночь сосёт ватное одеяло. От слабости она не может вылезти из «крепости», меня не узнаёт, называет «мамой».
Я отправилась искать начальника. Им оказалась молоденькая девушка. В меховой шапочке, в коротком пальтишке, в мужских рукавицах и валенках не по росту. Похожа она была на «зайчика». Вот возьмёт сейчас и прыгнет на снег.
Что случилось, девочка? - звенит её тоненький голосок. - Ты вся дрожишь!
Спасите сестрёнку, - прошу я, - помогите ей!
«Зайчик» долго молчит, перелистывая тетрадку, а потом спрашивает:
Хочешь в стационар? Можно определить!
Я беспомощно гляжу на «зайчика», боюсь отказаться или согласиться. Я не знаю, что такое «стационар»...
Два места... - говорит девушка и записывает что-то в тетрадке. - Я приду за вами... Дай адрес...
Двух мест в стационаре не оказалось. Взяли сестрёнку как наиболее слабую. Следующая очередь - моя...
ПРИДИ, МАЙ!
Я осталась одна.
Проходит день, и я ставлю на двери карандашом палочку. Я жду мая. С теплом, ручьями, травами. Это моя надежда. Палочки «прошли» март, «двинулись» на апрель, а весна всё не приходит. Валит крупными хлопьями снег, наглухо закрывая землю.
Не хочу больше белого! - кричу я в пустом доме. Кричу для того, чтобы услышать свой голос. В комнатах никого нет. Все соседи умерли.
Уткнувшись в подушку лицом, я скулю по-собачьи:
Когда же будет всё зелёное?
Стараюсь подняться и заглянуть в окно. Плачут на крыше сосульки, их слёзы стекают прямо на подоконник.
Как будто хлопнула дверь!
Какая дверь? Никаких дверей нет, их сожгли, когда дом опустел. Остались только две двери. Катюши Минаевой - ей дверь нужна, на ней написано: «Роет окопы». И моя. Она в тёмном коридоре, никому не видна. Вот на ней я и веду свой календарь. Я ставлю палочки в самом низу, потому что не дотянуться до настоящего календаря. Я могу только смотреть на него. А рядом с календарём висит на гвоздике портрет той, кого я жду с таким нетерпением. Сама рисовала цветными карандашами. Я видела её такой. Вся в голубом, радостная, улыбающаяся!
Весна! Лицо - как у солнца, только голубое, в оранжево-красных цветах. Глаза - два маленьких солнышка, похожих на синие озерца, из которых идут синие и жёлтые лучики. На голове - венок из травы и ярких цветов. Косы - зелёные ветки, а между ними - голубые лучи. Это ручьи... Я жду весну, как самого дорогого человека.
За дверью послышались шаги. Да, шаги! Они приближаются к моей двери. Не весна ли стучит каблуками? Говорят, она идёт со звоном. Нет, это звенит и хрустит на полу разбитое стекло. Почему оно так звенит?
Наконец дверь широко раскрывается, и я вижу долгожданную гостью в шинели и сапогах. Лицо радостное, руки нежные, ласковые.
Как я ждала тебя!
Закружившись от счастья, я окунулась в весеннюю синеву под детскую колыбельную, которую пела нам мама:
Приди, о май!
Мы - дети,
Мы ждём тебя скорей!
Приди, о май!..
Я не узнала отца.
ПРИКАЗ: СТОЯТЬ!
Вечером в разбитой печке горел костёр. Папа ставил на таганчик свой котелок, грел воду. В бочонке для меня готовилась баня.
Теперь мы будем мыться! Грязи-то! Будто век не мылась! - и посадил меня в густой пар. Из бочки я наблюдаю, как папа раскладывает на скатерти чёрные квадраты сухарей, насыпает горку сахару, ставит консервные банки. Вещевой мешок повесил на гвоздик рядом с моей «весной».
После мытья сижу за столом в чистой папиной рубахе и глотаю чёрные макароны с маслом. Вряд ли у кого была такая радость. И всё-таки я тревожно спрашиваю:
Пап, ты опять на войну пойдёшь?
Пойду! - говорит он. - Вот наведу порядок на «Балтике» и подамся к своему «коню».
Конь, я знаю,- танк. А «Балтика» что? Пароль?
Папа смеётся. Подсев ко мне, смотрит, как я заглатываю еду.
- «Балтика» - ты, моя родная... - шепчет он. - Завтра определю тебя в стационар. Там подлечат... оттуда направят в детский дом... ненадолго, пока я воюю... Будешь в школе учиться... А там и война кончится...
На это сколько надо дней?
Каких дней? - не понимает папа.
Дней... через сколько война кончится? Я нарисовала бы вот такой календарь... - показываю на дверь с палочками и рисунком весны. - Так быстрее бы прошли военные дни...
Э, брат, задача эта непростая. Всё государство решает её. Фашиста разбить надо! А пока... ишь, окопался... у самого Ленинграда.
Я задумываюсь, появляется тревога, но папа прерывает разговор:
Завтра рано вставать... дел много!
Однако завтра никаких дел у нас не было.
Чуть свет к нам пришёл посыльный - папе надо срочно явиться в часть. Надежда на лечение, школу, новую жизнь рухнула.
Сейчас папа наденет шинель и уйдёт на войну. Закутавшись в одеяло, я боюсь вздохнуть. Папа поднимает меня вместе с одеялом и ставит на ноги. Я оседаю. Он снова поднимает. Я опять сажусь. Папа поднимает, я падаю.
Я не умею ходить! - заплакала я.
Знаешь, как фрица надо бить? Он нас голодом морит, а мы возьмём и выстоим! И на колени не встанем! Вот твоя победа... Больше некого и нечего терять, самой надо зубами держаться... Через силу - всё равно стоять... как в бою... Это приказ!..
Папе пора уходить!
Он подходит к двери, снимает с гвоздика вещевой мешок, накидывает шинель, рассматривая мою картину.
Пришла весна! - говорит он. - Скоро появится зелень, хорошее подспорье...
Возьми «весну» с собой! Она счастливая!
Папа не взял мою картинку.
У каждого своя весна. Эта пришла к тебе, значит, твоя... А моя ждёт в танке, на передовой...
Последний раз папа прижимает меня к себе, гладит волосы, напоминает: «Стоять... и точка».
Я не плакала. Как взрослая, говорила напутственные слова:
Хоть бы пуля не попала в тебя!
Папа погиб осенью 42-го под Ленинградом.
ТИХОМИРОВА И ДМИТРИЙ КИРИЛЛОВИЧ
Я Тихомирова... - сказала девушка в форменной одежде. - За тобой пришла... Пойдём в детдом к ребятам...
Она накинула мне на голову большой мамин платок, натянула тёплый свитер. Потом прикрыла дверь с нарисованными мною палочками и календарём ожидания весны и крупно написала мелом: «Фронт».
Крепко взяв меня за руку, девушка заторопилась. Прижавшись к Тихомировой, я, с опаской заглядывая ей в лицо, призналась:
Меня могут в детдом не принять - я паёк съела за два дня вперёд...
Ответа не расслышала - что-то лопнуло совсем рядом. Тихомирова выпустила мою руку, а какая-то сила больно ударила меня в спину и понесла на трамвайные рельсы...
Где я? - едва выговариваю толстыми запёкшимися губами, осматривая лестницу над головой.
Кто-то берёт меня вместе с подушкой и приподнимает. Всматриваюсь и не могу понять, кто это. Мальчишка в мужском пиджаке, в шапке-ушанке.
Опять зима? - пугаюсь я его тёплой шапки и закрываю глаза.
На, попей кипяточку... полегчает...
Мальчишка подносит мне горячую кружку к губам. Из-за боли во рту я отворачиваюсь.
Всё перепуталось - когда день, когда ночь. Всё время темно и дымит печка. Поэтому я сплю целыми сутками. Проснусь: сидит около меня мальчишка в ушанке с железной кружкой в руках.
Ты кто? - шепчу я и глаза не закрываю. Исчезнет или нет?
Я-то? - переспрашивает он и долго обдумывает ответ. - Дмитрий Кириллович я... Работаю на заводе... Карточку рабочую получаю...
У мальчишки весь лоб в саже, а нос в коричневых крапинках. Он совсем не похож на рабочего, и я говорю разочарованно:
А я думала, ты - мальчик...
Мальчишка пожимает плечами, неловко склоняется надо мной, опрокидывая кружку с горячей водой. Растерявшись, просит:
Поправляйся, а... Я помогу тебе устроиться... Больно ты маленькая всё же... Может, «служащую» тебе дадут...
Мы живём под лестницей в крошечной каморке без окна. Через узкую щель падает полоска света. У нас нет печки, поэтому Дмитрий Кириллович приспособил железную бочку. Труба выходит прямо на лестницу. Дым никому не мешает - дом пустой.
Дмитрия Кирилловича называю по имени-отчеству, как он сказал. Рабочий человек. Уважать надо. Он уходит на работу рано утром, сутками его нет - выполняет «секретное задание». Я жду его и кипячу воду со «ржой».
А когда Дмитрий Кириллович приходит под лестницу, у нас настоящий праздник. Он выкладывает на стол свои деликатесы: кусочки дуранды, с фиолетовыми ростками картошины, вытряхивает из карманов хлебные крошки. Картошку режет круглыми ломтиками и приклеивает их к стенкам горячей железной бочки. Запах становится точь-в-точь как в песчаных ямах, когда мы пекли картошку на костре.
Однажды мальчишка таинственно спрашивает меня:
Ты... как это... без меня-то? Проживёшь?
Я сжимаюсь в комочек, предчувствуя неладное, отставляю кружку с хлебной кашей. Дмитрий Кириллович тоже отодвигает дуранду, сгребает крошки в кучу и решительно говорит:
На войну ухожу, сестрёнка!
Как уходят на войну, я уже знаю. Глотаю картошку, подсоленную слезами. Дмитрий Кириллович утешает:
Скоро наши пойдут в наступление... и я пойду...
Он наклонил голову, шапка съехала, открыла седые волосы.
Старик! - вскрикнула я.
Меня в одну ночь побелило... не заметил как... - и Дмитрий Кириллович стал рассказывать:
Двое суток не выходили из цеха... Все дежурили... Летели бомбы... Много раненых... Мастера убило... папашу моего... Домой вернулся на третьи сутки к утру... А на чёрном снегу мои - шестеро, распухшие и обгоревшие... Дом догорел у меня на глазах... - Говорил он несвязно и отрывисто, подолгу молчал, подбирая слова, а закончил рассказ признанием:
Ты спасла меня...
Я поправила его:
Ты перепутал! Это ты меня спас!
Спасение разное бывает... Сейчас моё спасение - фронт! Мстить пойду гадам! Я бы давно ушёл в разведку... да у станка стоял папашиного... На днях замена пришла...
Можно мне с тобой? - еле слышно произнесла я.
Держись здесь! - строго потребовал он. - Самое верное - идти в школу, где кормят. Не пропадёшь! Слышал: есть такая...
«ОБЩИЙ» КЛАСС
Я стояла перед большим столом, за которым сидела женщина, одетая в мужскую тужурку. Несколько минут она изучала толстую книгу, медленно листая страницы. Найдя нужную, она уткнулась в неё и нервным пальцем повела по графам:
Андрей... январь...
Фёдор... январь...
Анатолий... январь...
Тамара... январь...
Вера... январь...
Женщина перевела дыхание.
Ольга... Март, 31-е... Карточки на апрель не получала...
Это моя мама... - пояснила я, но женщина, не слушая меня, продолжала:
Евгения... Апрель...
Всё... - подытожила женщина и захлопнула книгу. - Осиповы умерли в начале 42-го года!
Чтобы не завалиться, я схватилась за стол, на котором лежала зловещая книга. По щекам потекли слёзы.
Я живая! Видите? Я дышу! - закричала я в отчаянии хриплым голосом. - Потрогайте меня!
Женщина смотрела на меня равнодушно, обращаясь, словно к призраку, монотонно твердила:
Умерли... Все умерли! Так помечено в книге!
Мне карточка нужна на май! Без неё и я умру!
Женщина проговорила холодно:
Предъяви документы!
Документы! Да я их ни разу и в руках не держала.
Внезапно передо мной появилась другая женщина, одетая по-военному, грубо спросила:
Чего рюмзаешь?
Новое объяснение я начала слезами.
Ну и что?! - резко оборвала женщина. - Одна ты такая, что ль? Слезами не поможешь! Раз надумала учиться - иди в школу! В жизни надо искать мужской характер. А слабой тебе быть нельзя! Это яма!.. А карточку мы тебе дадим! Ну и что ж, что без документов... Ты сама - документ!
Но успокоилась я только тогда, когда держала в руках новенькие разноцветные листки, гарантировавшие мне своими талонами минимум - спасение.
Ну, где эта школа, о которой говорил Дмитрий Кириллович?
А тебя в школу не примут!
Почему не примут? - ёкает моё сердце.
Травки надо! - объясняет мальчишка в чёрном свитере и чёрных рейтузах. - Травки два килограммчика... лебеды, крапивки... сосновых иголочек... Тогда на довольствие поставят!
Я с карточкой... - говорю я, считая самым важным продовольственную карточку.
Ко мне подходит девочка с длинными косами, берёт за руку:
Пойдём! У меня есть лишняя трава. Тебя запишут, а завтра сама нарвёшь. Свежей!
Мы направляемся к школе.
Тебе в какой класс нужно будет идти? - начинает разговор девочка.
В третий... - отвечаю я, подумав.
Пока будешь ходить, как все, в «общий».
Литература
Цибульская Е.В. Из рассказов о блокаде / Искорка. - 1991. - №1.
